Сказка о медведихе

Гравюра Владимира Фаворского для издания 1949 года.

«Сказка о медведихе» («Как весенней тёплою порою…») — незаконченная сказка Александра Пушкина. Набросана, скорее всего, болдинской осенью 1830 года; впервые опубликована после смерти автора в 1855 году. В рукописи заглавия не имеет, название дано более поздними редакторами.

Написана эпическим народным стихом, который Пушкин использовал также в «Сказке о рыбаке и рыбке», «Песнях западных славян» или в стихотворении «Ещё дуют холодные ветры…». Со стиховедческой точки зрения это тактовик, но гораздо более свободный, чем в названных произведениях, приближающийся к акцентному стиху. Окончания у строчек здесь не одни только женские (с ударением на предпоследний слог), а разнообразные; преобладают дактилические (с ударением на третий слог с конца). Временами, в качестве особой поэтической «краски», появляется рифма, в том числе приблизительные созвучия («выдам — выем», «гость — хвост»).

Пушкинист Сергей Бонди характеризовал «Сказку о медведихе» как «лучший образец подлинно народного стиля у Пушкина».

По предположениям некоторых исследователей, пушкинский набросок мог повлиять на замысел картины Шишкина и Савицкого «Утро в сосновом лесу» (1889).

Содержание

Начало сказки («Как весною, весенней тёплою порою…») в черновиках Пушкина. Перед этим — рисунки кота и петуха: вероятно, первые следы намерения создать какую-нибудь сказку о животных.

Сказка начинается со светлой, мирной сцены: трое медвежат играют под присмотром матери-медведихи. (Тройня, как у Пушкина и у Шишкина — Савицкого, — достаточно редкое явление: обычно медведица рожает одного или двух детёнышей.)

Как весенней тёплою порою
Из-под утренней белой зорюшки,
Что из лесу, из лесу из дремучего
Выходила бурая медведиха
Со милыми детушками-медвежатами
Погулять, посмотреть, себя показать.
Села медведиха под белой берёзою;
Стали медвежата промеж собой играть,
По муравушке валятися,
Боротися, кувыркатися.

Появившийся «отколь ни возьмись» мужик нарушает гармонию: убивает мать и забирает детей с собой.

В ответ на злодейство мужика поднимается целый мир зверей со своей сложной иерархией — от овдовевшего «медведя — большого боярина» до «зайки-смерда». Такая животная иерархия — распространённый фольклорный мотив, который можно найти в русском народном «Сказании о птицах», в описании рыбьего царства из третьей части «Конька-Горбунка», в восточной литературе или в английском «Птичьем парламенте». «Ласточка» в пушкинском перечне животных — не птица, а зверь ласка: в старину это слово, родственное глаголу «ла́ститься», писалось как «ластка» (то же самое — в «Войне мышей и лягушек» Жуковского: «Так и у нас, отважных Мышей, есть много опасных, / Сильных гонителей: Совы, Ласточки, Кошки…»).

На этом текст обрывается; поскольку народный источник сказки найден не был, о дальнейших событиях можно только догадываться.

Пропущенное слово

В одной из строк отрывка — угрозе медведихи — вместо слова поставлены четыре точки:

Уж как я вас мужику не выдам
И сама мужику .... выем.

В данном случае это не цензурная замена издателей: те же четыре точки присутствуют и в пушкинской рукописи.

Первым опубликовавший сказку Павел Анненков заменил точки на слово «брюхо»; по мнению современных пушкинистов, вместо точек следует читать «жопу» или (менее вероятно) «муде».

В советской аудиоверсии «Сказки о медведихе», прочитанной Татьяной Пельтцер, вырезана вся «сомнительная» строка целиком.

Восприятие

XIX век ценил в пушкинских сказках главным образом их общую «народность».

Достоевский в речи о Пушкине (1880) особо выделял в этом смысле «Сказку о медведихе»:

В Пушкине же есть именно что-то сроднившееся с народом взаправду, доходящее в нём почти до какого-то простодушнейшего умиления. Возьмите Сказание о медведе и о том, как убил мужик его боярыню-медведицу…

Судя по всему, наибольшее впечатление на Достоевского производила тёплая начальная сцена, в которой медведиха наблюдает за играми медвежат, сидя под берёзой (рано зеленеющая по весне берёза воспринимается в фольклоре как «весеннее» дерево, ассоциируется с молодой, зелёной жизненной силой природы). Под влиянием «Сказки о медведихе» и тесно связанного с ней пушкинского стихотворения «Ещё дуют холодные ветры…» (1828), где символом прихода весны тоже выступает берёза с её распускающимися «клейкими листочками», Достоевским в «Братьях Карамазовых» (1880) был написан очень известный разговор Ивана и Алёши про любовь к жизни, в котором, среди прочего, снова идёт речь об «умилении»: «Собственным умилением упьюсь. Клейкие весенние листочки, голубое небо люблю я, вот что!»

Через переводы Достоевского «клейкие листочки» с прилагающимися к ним ассоциациями попали в мировую культуру — например, встречаются в верлибре «Spring» (1921) американской поэтессы Эдны Сент-Винсент Миллей: «little leaves opening stickily». У Миллей в картину весеннего пробуждения природы опять, как и изначально в пушкинской сказке, входит тема смерти.

Есенина начало «Сказки о медведихе», скорее всего, вдохновило на сюжетно близкую «Песнь о собаке» (1915). Это стихотворение написано тем же, что и «Ещё дуют холодные ветры…», трёхударным тактовиком; оно тоже начинается со счастья матери, радующейся новорождённым детёнышам, после чего гармонию разбивает приход человека. Связь с Пушкиным подтверждается скрытой цитатой с редким просторечным глаголом: «семерых всех поклал в мешок» (у Пушкина: «медвежатушек в мешок поклал») — видимо, выражающим в обоих текстах грубое, чёрствое равнодушие; при замене на нормативное «положил» обе фразы зазвучали бы по-другому.

В советское время критика, пренебрежительно отзываясь о «простодушнейшем умилении» Достоевского, сосредоточилась на сатирическом подтексте сказки, на её связях с социально острым, преследовавшимся властями народным скоморошеством. Подробнее всего советскими литературоведами и фольклористами была исследована именно заключительная часть пушкинского наброска с её «волком-дворянином», «зайкой-смердом» и прочими сатирическими персонажами.

Однако почти без внимания оставался, скажем, следующий фрагмент:

Гравюра Василия Масютина для издания 1924 года.

«Вот тебе, жена, подарочек,
Что медвежия шуба в пятьдесят рублёв,
А что вот тебе другой подарочек,
Трои медвежата по пять рублёв».

— несмотря на то, что здесь затрагивался интересный для официальной советской идеологии мотив денег. Только в 1992 году Давид Медриш отметил, какое тягостное впечатление производят приведённые строки; не будь этих цифр, мужик и его жена могли бы вызывать больше симпатии. «Пятьдесят рублёв» только что были живой медведицей, вписанной в счастливую, прекрасную, одухотворённую весеннюю идиллию.

(Для сравнения: снятый по мотивам индейского фольклора мультфильм о взаимоотношениях человека и природы «Четыре души Койота» (2023) начинается популярной цитатой: «Только когда умрёт последнее дерево, последняя река будет отравлена, а последняя рыба поймана, мы поймём, что деньги нельзя есть».)

В последние десятилетия филологи всё яснее видят связь «Сказки о медведихе» не столько собственно с народными сказками (то есть — рассказами в прозе), сколько с обрядовыми песнями, сохранившими более глубокие пласты сознания охотников-собирателей, с древним культом медведя — зверя, который, как вся природа в целом, просыпается весной, который и воплощает собой природу, который и похож на человека, родствен ему (в частности, ходит на двух ногах), и непохож. Для читателей XXI века пушкинский набросок — вероятно, в первую очередь сказка о взаимоотношении человека с миром природы.

Ссылки

• Сказка о медведихе в Википедии
• Текст сказки в Викитеке
• Подборка книжных иллюстраций к сказке на сайте «Лаборатория Фантастики»
• «Сказка о медведихе» в исполнении Татьяны Пельтцер на RuTracker.org